cжигаю боль, как лишние страницы
из пыльной книги монотонных дней.

*

[ещё чуть-чуть...
и всё это случится.

Она чужая мне.
но будет лишь моей.]

1.

Она чужая мне,
как айсбергу созвездья,
что так влюблён в сиянье Антарктид.

я столько лет мечтаю быть с Ней вместе.

и столько лет стесняюсь подойти...

но так привык, как безбилетный зритель,
смотреть за Ней в оранжевом окне,
что знаю всё про цепь её событий,
ходы и пункты распорядка дней.

и так люблю, вдруг сделавшись фантомом,
бродить за Ней, как сыщик, по пятам,
сквозь толщу лиц и судеб автономных
ласкать глазами орхидейный стан.

потом в ночи', переселившись в мошку,
кружить вокруг, заглядывать в лицо,
вдыхать парфюм из шоколадной крошки,
питаясь аурой с малиновой пыльцой.

[ещё чуть-чуть...
и всё это случится.
Она чужая мне.
но как же я влюблён!]

влюблён, как в небо раненная птица,
как в ласки лета обнажённый клён.

и так боюсь вдруг потерять из вида,
пустить кого-то ближе, чем на шаг.

*

луна шипит с неоновой орбиты.
Октябрь, ветром затянув свой шарф,
шагает мраком по тропинкам зданий
и льёт дожди на городской скелет.

а я рисую на тетрадной ткани
мной столь желанный мягкий силуэт...

фонарный пар под всхлип виолончели,
отряд крылатых ангельских ребят,
Её шаги сквозь сгорбленную челядь
и рядом с Ней размытого себя.

пальто и платье в лоске анемонов,
струю волос, разлитых на груди,
алмазный блеск немых глазных проёмов
и ярко-красный тонкий палантин.

рисую город, облачённый в вечер,

затылок,
взгляд
и обречённый крик...

упавших нас, обнявшихся навечно.
лианы счастья вдоль пустых витрин.

и всё закрасив, вешаю на стенку.
(там сотни тысяч вот таких листков)

я так люблю, смотря на их оттенки,
твердить себе, что всё будет легко,
когда однажды, встретив в тёмной арке,
я заберу Её у всех людей...

II.

зажав меж пальцев розоватый маркер,
закат рисует искры на воде.

толпа плывёт нелепой пантомимой,
вонзив в асфальт свой обречённый взгляд.

а я иду фантомом за любимой
который томный час подряд,
смотря, как туфли протыкают лужи,
и наглый ветер не даёт дышать.

вновь осознав, что Ей совсем не нужен,
я вдруг решаюсь на серьёзный шаг:

отнять у всех, чтоб сделать своей львицей
и, приручив, оставить лишь себе.

[ещё чуть-чуть...
и всё это случится.]

я ускоряюсь, перейдя на бег.

Она заходит в сонный переулок.
и я туда же, ощущая дрожь...

затылок.
взгляд.

я зажимаю скулы.
...

и вынимаю из кармана нож.

***

мы так привыкли пристально бояться
отбросить всё, что нам мешает жить.
надев свой страх и принципы, как панцирь,
привыкли верить трусости и лжи.

но я сжигаю лишние страницы
и пью свободы грушевый глинтвейн.

я столько ждал когда ж это случится...

и вот Она вдруг стала лишь моей.

лежит в сухих, окоченевших пальцах,
бледнее неба в снежных облаках.

и кто теперь посмеет прикасаться
к её холодным мраморным рукам?!
и кто теперь посмотрит ей в глазницы?
кто скажет тонны столь ненужных фраз?

я жгу губами мятные ключицы,
и мы молчим в объятьях до утра.

и, утоляя нежностную жажду,
твержу:
"моя...
моя до позвонков."

да к чёрту мир!
всё так теперь неважно.

не зря я верил, что будет легко...

да,
к чёрту всё.
отныне я спокоен.
ведь рядом та, кем сладко дорожить.

*

навеки нас останется здесь двое:
я и Она -

Моя Пустая Жизнь.